— Я вижу, ты честная торговка и душа у тебя чиста. Вот возьми еще и покорми их завтра, когда попросят.

Деньги булочница взяла и пылко заверила меня, прижимая пухлую руку к высокой пышной груди, прячущейся под застиранным до ровного серо-зеленого цвета блузоном:

— Сделаю, магева, ни медяшки себе не оставлю. Мне и самой их, бедняжек, так жаль, что сердце щемит, но коль хлеб задарма раздавать буду, так моим деткам голодать придется, а муж и вовсе прибьет.

— Спасибо, — откликнулась я, внимательно выслушав исповедь торговки, и собралась уж ехать к гостинице или, как сказал Лакс, одному отличному трактиру, где хозяйничал его добрый знакомый.

Однако, уразумев, что я не заколдовываю зверски попрошаек и не зову стражу, а со всей дури ударилась в благотворительность, страх перед магевой потерял и один из взрослых нищих. Обдав меня хорошо знакомой смесью запахов, это создание неопределенного возраста и совершенно потрясающей по части бородавок, язв и ран наружности протолкалось ближе к Дэлькору и протянуло руку. Жеребец шарахнулся от него в сторону, ощерил зубы, но кусать антисанитарную мерзость не стал. Второй попытки облапать моего не столь терпимого к грязи и запахам коня нищий благоразумно делать не стал, ограничившись заунывным, прекрасно отработанным жалобным нытьем о своих ранах и болезнях. Это чтоб дура-магева не хлеб ему пихать стала, а деньгами на лекарства поспособствовала. Я еще раз оглядела вонючего попрошайку и сделала ему встречное предложение, простерев в его направлении длань таким жестом, чтобы он выглядел истинно колдовским:

— Давай я лучше тебя вылечу бесплатно!

Нищий, до сих пор припадавший, кажется, на обе ноги и шатавшийся под порывами легчайшего ветерка, разом заткнул фонтан, развернулся и сиганул прочь, исчезнув из виду так быстро, что я и глазом моргнуть не успела. Может, он сам из этих, из магов, и телепортацией владеет?

Лакс, наслаждавшийся представлением, ну еще бы, вонючий пройдоха тянул грабли не к его имуществу, громко захохотал, сытые детишки, явно получившие от комедии положений не меньшее удовольствие, подхватили этот смех. Он загулял по площади волнами. Все новые и новые люди, оказавшиеся поблизости, узнавали, в чем дело и принимались хохотать. Под такой аккомпанемент мы и уехали прочь.

— Слишком ты щедрая и добрая, Оса, — нравоучительно попенял мне вор.

— Нет, я жадная, скупая и злая, — заупрямилась я, вспоминая, как проблескивали подозрительной влагой глаза Лакса, когда он оделял хлебом малышей, — просто от мелочи хотелось избавиться. И вообще, неужто такой концерт не стоил пяти бронзовок?

— Я б и серебряк отдал, — ухмыльнулся Лакс и хлопнул себя по бедру. — Нет, как он от тебя драпал!

Мы снова рассмеялись. Лошади звонко цокали копытами по булыжникам мостовой. Такая роскошь, снова предупредил меня приятель, далеко не везде в городе имеется, но, где есть, так ходить истинное удовольствие, не рискуешь в помойную лужу по уши провалиться.

Наверное, дороги — беда не только России, — решила я. — Есть в этом вопросе что-то интернациональное, не знающее границ стран и миров, только размеры проблемы везде разные. У нас она уже вечно-философские формы обрела, а где-то еще пытаются бороться и даже считают, что успешно.

Успокоившись насчет "почвы" под ногами, я вертела по сторонам головой, разглядывая дома. Нет, до эльфийского изящества, ощущаемого даже в развалинах дворца Тени Ручья, городу было далеко, во всяком случае, той части "мегаполиса", куда свернул Лакс. Основной материал — дерево — дополнялся камнем, черепицей и дранкой. Преобладали одно-двухэтажные строения. И все-таки дома мне понравились, пусть не остроумными архитектурными решениями и изысканностью стиля, но своей основательностью и непохожестью одного на другой. После привычки к стандартным пятиэтажным коробкам, тянущимся из квартала в квартал, глаз просто отдыхал на такой мешанине, пусть местами и не слишком приятной. Но, видавшему родной город по весне, когда из-под снега вытаивает вся набросанная за осень и зиму мерзость, особенно в укромных двориках, где отродясь не было дворника, а организовать жильцов на субботник дело гиблое, не страшно уже ничего. Мои зажравшиеся сограждане выбрасывают такую уйму вещей, что жителям Патера и не снилось. Тут об упаковке товара знают лишь понаслышке, и никому не придет в голову сбросить на улице то, что может пригодиться самому, поэтому гор мусора просто-напросто нет, не из чего их набрасывать, все идет в дело. Конечно, пованивает, но после ударной волны запаха того "больного" попрошайки даже это было вполне терпимо.

Лошадки трусили по улице, обходя занятых своими делами людей, двигающихся же между повозками и конными, болтающих или спорящих о чем-то прямо посреди улицы. До гордого понятия "тротуар" Патеру было пока далеко. А с другой стороны, в нем и не было острой нужды, ведь никто не гонял по булыжникам со скоростью от ста километров в час. А в моем городе, где уже было деление на проезжую часть и пешеходные зоны, встречались такие лихачи, которым было абсолютно пофиг, где ехать и даже по кому. Истинно русские скоты считали дорогой то место, где намеревались проехать, и никого о своих убеждениях в известность не ставили. Успеешь отскочить — твое счастье.

Минут через двадцать и кучу улочек, извилистых еще в большей степени, чем дороги у Больших Кочек и куда более узких, (я даже представила, что прокладывали их, выпуская их клетки какого-нибудь шустрого ужика, и отмечали его маршрут), Лакс весело провозгласил, вытянув вперед руку типично ильичевским жестом:

— Приехали! Вот и "Три сапога"!

— А ты уверен, что это трактир? — скептически поинтересовалась я. — Название-то больше для сапожной лавки подходит. Или тут из обуви еду готовят? Типа, суп из топора, жаркое из сапога.

Вообще-то, мне, навидавшейся на своем веку всякого, среди чего магазины бытовой техники со звучными именами "Фобос" и "Деймос" и салон мужской одежды "Нотр Дам" были невинными цветочками, придираться к названию какого-то трактира было не слишком прилично. Но захотелось поёрничать.

— Кормят тут замечательно, — заверил меня Лакс, уверенно приближаясь к двухэтажному, деревянному, но на каменном фундаменте, крепкому зданию, окруженному высоким забором с открытыми нараспашку большими воротами. — А "Три сапога" назвали потому что, когда строились, на этом месте их откопали. Между прочим, одно время сапоги даже на вывеске приколочены были, но потом Влариса вконец Самсура запилила, и их выкинули.

Мы въехали в ворота, обогнули здание трактира и на задворках обнаружилась вполне приличная конюшня, колодец, какие-то еще технические постройки неясного мне значения (может, прачечная или коптильня) и прыщавый юнец, таскающий воду из колодца к желобу у конюшни. Лакс приветствовал его как старого знакомого, кинул поводья и пару мелких монет. Паренек сразу оживился и свистнул, вызывая подмогу из конюшни. Появился мужчина постарше и совсем мальчонка, оба с вилами, благоухающими навозом, и тележкой этого самого добра. Инвентарь временно отставили, а коней обещали вычистить, напоить-накормить и, ну словом, проделать все то, чего вообще лошадиной душе угодно. Эльфийский жеребец вызвал благоговейную оторопь у всех троих ценителей прекрасного в копытных. Я сразу уверилась, Дэлькора ждет уход по первому классу.